В любом списке выдающихся художников Тюменской области одно из центральных мест непременно будет занимать Михаил Иванович Захаров. Творческая личность, понятная всякому человеку. Он – простой и добрый, так все говорят. Для понимания столь тривиальных характеристик я отправился к нему в гости.
Михаил Захаров живет и работает в Тюмени.

“Этот самобытный художник может достойно представлять Россию в любой стране – он понятен всем! Сейчас людей мало чем удивишь, а вот Захаров обладает особым даром и не перестает удивлять, восхищать – картинами, зарисовками, рассказами… Работает легко, свободно, потому что переполнен художественными образами. Ему повезло родиться в заповедном Уватском районе – крае рыболовов, охотников, сказочников”.
Интересно, что многое из сказанного выше еще неоднократно повторится в ходе моего рассказа. В том и простота Михаила Ивановича, в том и его уникальность. И наша задача сегодня – увидеть грань между той самой простотой и той самой уникальностью. Попробуем разобраться во всем по порядку.
Стиль его близок каждому. Я назвал бы его рисунком. Многие искусствоведы пытаются определить жанр, в котором работает художник Захаров, и многие расходятся во мнениях: кто-то называет это магическим реализмом, кто-то твердит о наивности, некоторые и вовсе стремятся разглядеть в его картинах приметы кубизма или абстракционизма. Вот что говорит на это сам Михаил Иванович:
– Мой стиль – обыкновенный. Я считаю, что это обыкновенный реализм, но только пропущенный через призму души. И это естественно. Я не люблю писать с натуры, пишу умозрительно. Я никогда не сделаю такого натюрморта, когда разложил на столе и начал списывать. Нет. У меня он зреет в голове, и я перевожу его на холст.

Он всегда говорит, что его творчество – это в большей степени импровизация. Вся жизнь его построена на интуиции. Оттого подготовка к нашей встрече проходила скомканно, сумбурно. Я просто не понимал, что спросить у художника, который всегда говорит, что за него все расскажут картины, при том, что в живописи, в принципе, не очень-то и разбираюсь… С такими мыслями, забросив все идеи о подготовленном интервью, я отправился в гости к Михаилу Ивановичу – импровизировать...

На пороге встретил добродушный и приятный мужчина. Глаза его наполнены теплом, движения и жесты открыты и дружелюбны настолько, что пропадает всякое волнение и появляется уверенность в том, что встреча пройдет успешно. Это и есть Михаил Иванович Захаров. Человек, наполняющий вас уверенностью и доверием к самому себе. Ни на одну секунду эти ощущения не были подвержены сомнению.
Во время разговора я убедился в простоте и душевности этого человека. Он сначала рассказал вкратце о своей жизни и о том, как начинался его творческий путь. Хочу привести максимально точную прямую речь, без шаблонных исправлений и поправок – как он сам говорил. Чтоб было понятнее.

– Родился я в Уватском районе, в деревне Березовка, – рассказал Михаил Иванович. – Прекрасная деревня была! Теперь все, там руины. И приехать-то не к кому. Никого у меня там не осталось. Братья и все-все остальные уже померли. Раньше я ездил туда с удовольствием, получал такой запас энергии… А сейчас приезжаю – один негатив. От того Увата ничего не осталось. Он там новый, он весь под сайдингом. Где-то какую-то избушку уже не найдешь… Кроме Иртыша – все изменилось.
Ну а потом три года служба в армии, и пришел сюда, в художественный фонд. Так вот и началась моя творческая деятельность… Сразу же с выставки началась. И все, что я делал, что делаю теперь – с оглядкой туда, на Родину. 
Профессиональная моя деятельность началась с Тюмени. При этом Я НЕ УЧИЛСЯ! Полагаю так, что все творческие профессии, построенные на интуиции – музыканты, писатели, художники, – вот им не надо этого. Чем больше тебя научат, не дай бог, тем сложнее потом от этого избавиться. А диплом не выбросишь.
Так вот, творческая деятельность так и началась. В фонде была в основном работа оформителем, деньги ж надо было зарабатывать, как-то жить… А творчество уже параллельно шло. Выставки-выставки… И все у меня сразу с больших выставок началось…

Все с детства рисуют, все на скрипке играют, балетом занимаются, ну а задатки профессиональные, думаю, есть в каждом художнике, да и в каждом творческом человеке, в принципе. Вот и у меня… Ведь все идет оттуда, из детства…
Председатель Тюменского регионального отделения Всероссийской творческой общественной организации «Союз художников России» Александр Сергеевич Новик любит повторять, что Михаил Захаров практически сразу смог расположить к себе внимание любителей живописи и стать заметным художником в нашем регионе.

– Это так, – согласился Михаил Иванович. – Потому что я всегда делал все на совесть, но практически без подготовки. Где-то там вызреет идея, и раз – переводишь это на холст. Людям это нравится.
Он – человек, живущий душой, чувством. Так и пишет.
– Вся жизнь построена на интуиции! – с улыбкой, но серьезно и утвердительно. – Все большое искусство построено на интуиции!

Какое оно – большое искусство? Я попросил Михаила Ивановича привести примеры. И ответ его был наполнен глубиной и рассудительностью. Это было даже немножко неожиданно. Вот что он сказал:
– Классики, они все делали свое дело хорошо. Для меня любимым Левитан остается, очень чувственная живопись. После него нет художника такого уровня, я считаю. Но мастера они все – с большой буквы, ничего не скажешь… Только вот я говорю о настроении. Интересная вещь получается, что в свое время, я говорю о русском искусстве, когда Петр Первый брал людей за шиворот и пихал их в Италию, пансионы там строил для художников, я считаю, что он очень плохую вещь сделал. Потому что до этого в России что было: парсуна и икона, по сути. Вот и все! Больше ничего не было. А он силком их пихал туда, в Италию, и что вышло… Вот Брюллов – это русский художник? Это стопроцентный итальянец! Посмотрите на его работы. Кипренский – итальянец. Семирадский – такой же итальянец. Их масса просто. Теплилась одна крохотная свечечка с истинно русской школой – быстро погасла. Испортил Петр, сильно испортил. И теперь мы на фоне всего мирового искусства – ниже середины. Я зашел как-то в Финляндии в музей Атенеум, посмотрел и страшно удивился. Таких, как Шишкин, там масса! Ни в чем не уступают! Это шведские художники в основном. И их никто не знает. Я поразился, как много их оказалось.

А молодежь… Я не знаю совершенно. По-моему, хорошей-то и нету. Все-таки какой-то пробел сейчас в культурной жизни. Пачками выходят из институтов, с отделений дизайна, пачками! А посмотришь на выставки – ну не то! И это не только для Тюмени характерно, это характерно, наверное, для всей России, для всего мира! Взять даже ту же литературу. Была плеяда писателей: Распутин, Астафьев, Носов, Тендряков, Нагибин и прочие – какая плеяда была! А сейчас таких нет. Нет! Зайдешь в магазин – там красивые обложки, а почитать нечего...

Тюменские художники любят писать городские пейзажи, природу нашего края, исторические места. Михаил Иванович Захаров – художник, который любит образы и сюжеты. Он сильно тоскует по родной деревне, которой, по его словам, нет уже, но часто – с улыбкой. Отсюда и сюжетность его полотен. Он любит людей – отсюда масса образов и обличий на его полотнах, где даже маленькие зверушки выражают человеческие эмоции.
– Я редко пишу природу. Потому что пейзажей – миллионы. Я в свое время увлекался этим, у меня был домик в деревне. Ездил туда, писал. Потом перестал этим заниматься. Теперь все мои образы умозрительные совершенно. И во главе угла – образ.

На стене мастерской висит картина – пространный портрет хитрых мужичков, в котором так и хочется найти подвох. А это – иллюстрация к Тендрякову, «Тройка, семерка, туз»… Ну вот такой он, художник Михаил Захаров.
Но есть еще и писатель Михаил Иванович Захаров. До 2008 года вообще мало кто знал, что этот человек еще и филигранно словом владеет. А он писал и писал – все в стол. В 2008 году был впервые издан в журнале «Проталина». Теперь же он презентовал мне книгу – сборник рассказов и повестей «По небу лодка плыла». Книга вышла в свет в 2015 году.
– Да, я параллельно писал и словом. Потому что на двухмерном пространстве не очень-то выложишься. Оно ограниченное. И вдогонку требуется слово. Сначала писал только в стол, потом помаленьку меня стали печатать. Люди как-то сразу приняли это творчество. А книжечка получилась очень даже хорошо. Сразу пошла она, сразу я получил признание от многих писателей. Теперь мне звонки идут со всей страны, благодарят, поздравляют. Значит, я кого-то согрел словом. Это хорошо. Хоть одного человечка согреешь – и то ладно.

Рассказы его все о том же – о деревенской жизни. Как и живопись. Как и жизнь, наполненная тоской и грустью о судьбе русской и сибирской деревни… И Михаил Иванович только подтверждает сию простую догадку:
– Совершенно верно. Живопись – это иллюстрация к прозе. И наоборот – проза дополняет живопись. Либо то, либо другое. Это близко очень… А корни этого едины. Я так счастлив, что родился не в городском дворе, а в деревне! Это такое счастье, мне так повезло в жизни! Родился в семье лесника. Мой отец, Иван Дмитриевич Захаров, был еще и профессиональным охотником. И сколько я себя помню, как взял в руки ружье, с самых малых лет, был страстным охотником! Страстным! До рукотрясения. А сейчас это все прошло. Сейчас думаю философски: не я давал жизнь этому существу, не мне его и убивать. Ружье я положил, и не брал больше. У меня очень хорошее ружье, которому уже больше ста лет. Теперь это экспонат.

Так и получилось, что через деревню, через тайгу, через охоту, рыбалку, в общем – жизнь деревенскую проходит все творчество Михаила Захарова. Даже если в сюжете картины отсутствуют охотничьи мотивы, они все равно близко, их легко различить. Все эти идеи произрастали в одиночестве, когда идешь по лесу, по тайге, целеустремленно ищешь свое «яблочко»… Целью Михаила Ивановича стали холст и стопы чистых, не исписанных листов.
Захаров-художник и Захаров-писатель – это один и тот же человек. Но вот в чем проблема: как сознается сам Михаил Иванович, они мешают друг другу. Писатель вытесняет художника, и наоборот. Он как Джекил и Хайд, и нисколько не сопротивляется такому сравнению.
– В слове все же больше возможностей! – восклицает наш герой. И сбивается: – Я, когда вспоминаю этих деревенских мужичков – Боже ж ты мой! – какое тепло, какая философия в каждом человеке! Вот посидишь на завалинке, поговоришь с ними – Господи! – какой кладезь! А теперь нет, все уже. Теперь и деревни-то нету. Если раньше деревня была оплотом нравственности, а теперь я даже и назвать это никак не могу. Жил вот в деревне… Мимо меня там повадился один ходить, а дом мой стоял на отшибе. Вот он увидит, что я приехал, и ходит около меня. Говорит: мужик, дай пять рублей! Дай десять рублей! И каждый раз так. Ну, один раз я ему дал сотку, с прицелом на то, чтоб отстал. Так он прятался от меня потом! Но сто рублей так и не отдал. А я так счастлив был!
Михаил Захаров – человек с широчайшим чувством юмора. Но тоска по русской деревне – это главная эмоция, которая заставляет его быть таким, какой он есть. Он настоящий – честный, добрый, искренний, светлый. И признается:
– Тоска по деревне колоссальная. Теперь она переросла в какую-то ссадину. Деревня не та стала, совсем не та. Да и нет ее практически. Мы как-то приехали на пленэр в Ханты-Мансийск, много кого там было, даже из Голландии приезжали. И повезли нас дальше по Оби, на триста километров, на «ракете». Привезли в поселок Селиярово. Приехали мы поздно, пока стол накрыли, пока отдохнули – спать легли. Утром встали все, взялись за этюдники, а там – е-мое! – все кругом в асфальте и все кругом в сайдинге. Вот и приехали…
А чтоб понятнее тоска по деревне стала – показал мне Михаил Иванович стопку картин размером с открытки, это была серия «На завалинке». Сидят там старушки у избушки, живые да потешные, да обсуждают то, что творится вокруг. Внизу – подписи, прямая речь. Комикс – да и только! По словам Захарова, выдающийся тюменский искусствовед и друг Михаила Ивановича Наталья Сезева предлагает дополнить этими иллюстрациями новую его книгу. Я же предложил свои идеи – сделать превосходный набор открыток или снять мультфильм. Бабушки здесь настолько живые, что, даже глядя на небольшое изображение, можно представить себе их манеры и услышать голоса.
Тоска по родине, по деревне у Михаила Ивановича невероятная. Да и вправду – какие были превосходные, зажиточные дворы! Как чудесно и чудно жилось там! Скотные дворы, огороды, угодья – все под одной крышей! А теперь нету. Загубили русскую деревню.

Но чувства юмора нашему герою не занимать. С таким живым ажиотажем, с таким светлым ликом и смелым смехом вспомнил он под конец нашей беседы потешную историю! О том, что в один из визитов в Тюмень Алексея Николаевича Косыгина ему удалось с ним повстречаться. Мастерская Мишки Захарова находилась прямо на проходной в здании, в котором нужно было провести проверку, около вахты. Зашел туда министр, снял свое серое пальто мышиного цвета (все министры носили такие). Поздоровался, с хмурым выражением лица отправился дальше. А вахтер забежал в мастерскую да и говорит: «Мишка, а давай проверим, что у Косыгина в карманах! Я на стреме постою, а ты посмотришь!» Интересно, но так и случилось. Засунул руку в карман Косыгина Миша Захаров – и нет там совсем ничего. Уже плохо стало, но он и в другой карман полез. А там – носовой платок, и ничего больше! Почти сразу возникла идея забрать тот платок и подложить новый, главное, чтоб чистый. Не нашлось такого платка. А если бы нашелся, то теперь один из тюменских музеев мог бы украшать весьма любопытный экспонат... Вот такое чувство юмора у Михаила Ивановича Захарова.

Это превосходный человек, талантливейший художник и потрясающий прозаик. Михаил Иванович часто улыбается и шутит, что провоцирует собеседника на еще большую привязанность и максимальное доверие. Он этого доверия не обманывает ни перед кем – в том уникальность и простота его. Одно его гложет – тоска по русской деревне, по родной деревне. Нет больше деревни. Вот и я уже говорю так, как он. Пойду напишу что-нибудь еще…
А для того, чтоб «психологический портрет» нашего героя раскрылся полностью, публикуем, с его любезного позволения, авторский рассказ «Чужой век». Там идет речь о раскулачивании – деда Михаила Ивановича раскулачили как-то, отобрали крохи, которыми тот владел. А потом в деревне знакомая бабуля рассказала Мише историю, во многом схожую с тем, что происходило в его семье. И вот этот рассказ.

Чужой век

Хозяйка нашего дома – живая добрая старушка. На дворе у нее, окромя трех куриц, никого. Летом целыми днями шебуршит она ботвой в небогатом своем огороде. Осенние же ветра тягостны. Ни света, ни радио, ни телевизора – одно вселенское одиночество.
Когда мы приезжаем, она бывает искренне рада. Заслышав наше присутствие за стеной, сейчас же появится на порожке, широко улыбаясь беззубым ртом. Таким же широким жестом утверждает на столе бутылку самогона.
– Ну, заждалась, заждалась!
После рюмки-другой разговор неизменно заходит о здоровье.
– Да како уж там здоровье, коль в чужой век забралась! А помнишь, Михайло, – оживляется она, – как я мазью змеиной намазалась у тебя?
Конечно, мы помним. И смешно, и грешно!
По причине того, что мой этюдник никак не удавалось втолкнуть в дверь, я всегда оставлял его в сенцах. И в тот раз так же было. Выйдя от нас, повеселевшая старушка, обознавшись, вместо «Випросала» прихватила с этюдника тюбик свинцовых белил… Утром, показывая измазанный передник и руки, жаловалась:
– Вот мазь змеину у тебя вчера взяла, дак ведь не сохнет и не помогат. Это что ж тако?!
Посмеялись, да грустно как-то.
– Кака деревня была, боле ста дворов. А сейчас смотри!
Вид заброшенного жилья родит ряд совершенно черных ассоциаций. Казалось бы, есть крыша, стены, есть и печь. А вот согреть некого!
– Вот нас с мужиком сослали в Березов, и за что, а? За то, что двенадцать стоговых вил имели да маслобойку, возьми ее лешак!
Маслобойка эта до сих пор валяется за оградой в крапиве. Так себе, кусок ржавого железа – камень преткновения в судьбе человеческой.
– Век вот прожила, а добра не вспомнишь. Ой, да че это мы все о плохом да о плохом, – спохватывается она. – А змей в этом году! Я тут одну большущу да черну-черну видела. Хотела палкой ее хватануть, да забоялась!
Зная, что я панически боюсь этих тварей, она подмигивает моему другу и добавляет ехидно:
– Она ведь под пол к вам уползла… А тут ишшо тако дело, – тычет узловатым пальцем в крапиву за окном. – Курица там у меня нестись задумала. Дак не поверишь! Крысы… Одна ложится на спину, берет яйцо на живот, а другая ее ташшит за хвост! Вот те крест, сама видела!
– Ты про медведя, про медведя нам расскажи.
– А, про медведя-то? Сейчас! Дело было так. Мужик ишшо был живой. Коровенку держали да овечки были. Утресь Шишига-то мой похмеляться ушел куда-то. А я хлебы только высадила. Смотрю, около окна кто-то большой да черный прошел. Ну, думаю, бык это к корове моей повадился. А она стельна. В сенцы-то вышла с лопатой, думаю, дай-ка я тебя сейчас ослеушу по спине. Сослепу-то не вижу путем! Эдак лопатой-то норовлю, как бы половчее хряпнуть. А он обернулся да как заревет! Господи, Боже мой! Бык-то медведем оказался! Я в сенцы-то этак задом, задом. А у нас там мешок с мукой лежал. Запнулась об его да на спину! Очки-то слетели, а лопата уж и не знаю где! Вошкаюсь там около мешка-то, как парализованная будто! А он, шайтан, лапами-то о порог уперся да и тарашшится на меня. Дак загрыз бы, да ладно собачонка, Чернышка, на приступ взялась лаять. Он за ней увязался, а я кое-как дверь нашшупала да за порог перевалилась. Много ли, мало ли время-то прошло. Куда он делся, не знаю. А потом Шишига-то мой заявился.
– Ты че, – говорит, – старуха, тут ползашь?
– Дак медведь тут приходил.
А он мне:
– Это кто из нас похмелялся, ты или я?
– Вот выйди да посмотри, гряды-то все измял!
Вышел. Потом заскочил, ружье схватил да с крыльца два раза пальнул. А после на мешке с мукой спать устроился. Така вот история!
– Консервы-то ваши не едкие какие-то! Сейчас за огурцами сбегаю!
За полночь, наговорившись, вышли мы на крыльцо проводить хозяйку. В густом тумане лаяли собаки, повернувшись к лесу. И лошадь всхрапывала, прядая ушами.
– Ишь, собаки лают, зверь где-то близко ходит. Господь вас благослови на сон грядущий!
Я вышел за околицу. Черно и таинственно горбатился лес. Из-за Шестаковки запламенело в согру. Окрасив туманы в розовое, выкатилась красная полная луна.
– Эй, кто там?!
Из-за реки трижды ответило эхо. Собаки перестали лаять и прибежали ко мне, улеглись рядом, жадно хватая холодную росу.
Тихо побрел я к дому, чувствуя на себе пристальный взгляд внимательных глаз. И взгляд этот беспокоил и слегка тревожил. Хотя я и знаю, что это глаза ночи.

В свободных источниках очень трудно найти сколь бы то ни было подробную информацию о корнях, о жизни этого человека. Все, что касается биографии его, написано лаконично, твердо и кратко. Вот, например, что говорит о нем «Википедия» дословно:
Михаил Иванович Захаров (родился 1 июля 1945 года, деревня Шандар (по некоторым источникам – деревня Березовка) Уватского района Тюменской области) – советский и российский художник, член Тюменского отделения Союза художников СССР с 1980 года. Почетный гражданин Уватского района (2014 год).
Михаил Иванович Захаров родился 1 июля 1945 года в семье Ивана Дмитриевича Захарова (род. в 1905) и Евдокии Федоровны Захаровой (род. в 1915).
Учился в Заочном народном университете искусств им. Н. К. Крупской (ЗНУИ) в Москве в период с 1961 по 1964 год.
С начала 1970-х годов художник активно пишет, выставляет и продает свои работы.
В 1980 году Михаил Иванович Захаров стал членом Тюменского отделения Союза художников.
С 1987 по 1989 год Захаров занимал должность председателя художественного совета Тюменского отделения Союза художников.
С 1989 по 1991 год являлся членом правления, членом художественного совета, членом областного выставкома Тюменского отделения Союза художников России.