Накануне своего 80-летнего юбилея, 3 февраля этого года, художник пригласил меня в мастерскую. И сразу стало понятно, что лейтмотивом нашего разговора станет то, что присуще творчеству Юрия Антоновича с самых ранних лет, – это ностальгия. Он выразил глубокую тревогу о судьбе исторических центров не только Тюмени и Тобольска, но и городов по все стране. И действительно, мы видим, что старая архитектура постоянно находится в стадии разрушения, а об исторических центрах крупных городов теперь часто напоминают лишь крупицы из созданных некогда памятников. Вот такую, исчезающую Тюмень и пишет Юрий Рыбьяков. Стремится сохранить в народной памяти внешний вид умирающих деревянных домиков. Впрочем, пишет он не только Тюмень, но и Тобольск, и другие города и села нашей страны.

– К сожалению, сейчас буквально разваливается подгорная часть Тобольска. Я несколько раз там бывал на этюдах на пленэре. Все изменилось… – сказал Юрий Антонович. – Войну я прожил в Подгорном детском доме в Тобольске – мать работала круглыми сутками, она определила меня туда, чтоб я с голоду не умер. Тогда несколько детских домов было: ребята жили там, эвакуированные из Центра, Москвы и Ленинграда. Отец забрал меня из детского дома, когда вернулся в Тобольск из госпиталя. На войне его сильно ранило, он еле выжил. Так вот, помню, как он вез меня на саночках из детского дома...

Потом, уже в школьные годы, стали мы с другом ходить в секцию спортивной гимнастики под горой. Я сам на горе жил – рядом с третьей тюрьмой, прямо около кремлевской стены. Поблизости были также Софийский собор и «рыбный» техникум. Сама же спортивная секция была в храме Михаила Архангела под горой. Там была улица Ленина, храм стоял близ школы № 1, а невдалеке, на левой стороне – театр «Теремок». Превосходный деревянный театр. Однажды, когда я спускался с Прямского взвоза, там превосходный храм стоял, памятник архитектуры, по правую руку. Храм этот уничтожили за одну ночь. Это было уже при Хрущеве, кажется… Так я встретился с этой болью – болью разрушения нашей истории. А такой был превосходный ансамбль вместе с этим храмом… И взвоз сам хорош – летом на самокате катались здесь, зимой – на санках.

Вообще, ансамбль подгорной части был прекрасен. Речка Курдюмка, мостик через нее, а за ним была баня – я туда ходил мыться. И базарно-рыночная площадь. Там тоже был храм, он сегодня сохранился, как и храм Архангела Михаила, в котором мы занимались гимнастикой. К сожалению, тот великолепный театр «Теремок» был сожжен.

Была там и прекрасная деревянная мостовая – как любили все по ней прогуляться! После войны пленные немцы выстроили превосходную очередь каменной мостовой. А потом, когда я уже взрослым приезжал туда, в том числе на пленэр, то увидел, как подгорную часть закатали в асфальт, деревянную и каменную мостовые уничтожили. Чудесный деревянный ансамбль подгорной части также стал разрушаться и подгнивать…

В 1957 году отец Юрия Антоновича, который жил тогда в городе Новошахтинске, работал шахтером, пригласил его к себе. Два года Юрий Рыбьяков учился там в школе, заканчивал, и после этого приехал в Тюмень. Но Тобольск снился ему каждую ночь. Он очень сожалел о том, что покинул родину. Да и климат не тот: зимой слякоть, пасмурно, ноги мокнут... Ностальгия увеличивалась в прогрессии, и тогда мачеха посоветовала ему перебраться в Тюмень, где ее брат работал на заводе.

Юрий Антонович устроился на работу учеником токаря. Через три месяца получил разряд. И стал уже токарем. Рабочие смены были невероятно длинными, времени почти ни на что не хватало, потому Юрий Антонович решил пойти учеником слесаря с более щадящим рабочим режимом. 

И тогда в общежитии, которое находилось там, где теперь машиностроительный техникум, появился молодой человек по имени Филипп. Он учился в художественной студии при Доме народного творчества. Студию вел военный летчик, окончивший Уральское художественное училище, Иван Алексеевич Некрасов. Поступил в эту студию и талантливый Рыбьяков. Она находилась на цокольном этаже филармонии, рядом также работала студия музыкальная. Юрий Антонович с улыбкой вспоминает выступления местных баянистов.
– Вообще, я хотел связать жизнь с архитектурой, – сказал он. – Сначала окончил художественную студию, получил свидетельство. И годы шли, я уже был не так молод, чтобы становиться архитектором. Трудился параллельно на заводе. Один мой приятель, работавший в электромеханическом цехе, предложил тогда пойти к ним в цех художником. Начальник же, товарищ Буйносов, сообщил, что освободилась должность автокарщика – грузы на мотороллере возить. Все же я оставался человеком творчества, и такие специальности оказались не для меня… Профессия архитектора становилась все дальше, хотя я понимаю, что архитектура и живопись – родственные виды искусства. И я оставался художником.

Внезапно я узнал, то ли по радио, то ли из газет, что в 1959 году в здании Главпочтамта была образована студия телевидения. Туда требовался художник-декоратор. На том самом мотороллере доехал я с завода до студии. Там был конкурс. Сначала мне дали сделать гуашью какую-то композицию, деревенский зимний пейзаж. И было еще второе задание: написать шрифт. С заданиями я справился, был принят на телевидение художником-декоратором. А мне уже 23 года, я должен был отслужить. Но еще в Новошахтинске мне был выдан военный билет: «не годен в мирное время». Уши были больные…

Вдруг на работу пришел капитан, дежурный по военкомату. А военкомат был там, где теперь остановка «Сквер Немцова», в двухэтажном деревянном здании. Капитан забрал меня в военкомат, где я показал ему военный билет, говорю, мол, я не годен. Служить, как известно, тогда было практически некому, поэтому разговор был коротким: он разорвал мой военный билет, и все. Даже домой тогда не отпустили…
Следующие три года Юрий Антонович провел в армии. Попал в ракетную дивизию стратегического назначения. Но и здесь он был художником: все три года провел в школе сержантов под началом замполита. Ему была выделена каморка, где он обустроил небольшую мастерскую: оформлял боевые листки, ленинские комнаты во всей дивизии, «выполнял оформление политическое». Приходилось оформлять и карты с нанесенными на них местами расположения ракет противника. Юрию Антоновичу потом на протяжении многих лет снились кошмары о том, что страну нашу бомбят…

После армии он продолжит работать по специальности – художником-оформителем, ему уже 26 лет, и идти поступать в архитектурный было поздно, да и не было необходимой подготовки – многие навыки ослабли за годы службы.
– Потому я опять пришел к Некрасову, – продолжил художник. – Студия находилась уже не в филармонии, а в отстроенном при Щербине специальном четырехэтажном здании на улице Холодильной. А в 1967 году открылась у нас художественная школа имени Митинского на улице 50 лет Октября. Заглянул туда как-то, а они, помимо дневной, открыли еще и вечернюю школу для взрослых. Я в нее пришел. Занятия вел художник из нашего Союза, Геннадий Игнатьевич Новиков, были и искусствоведы, преподававшие нам историю искусств, рисунок, живопись, композицию, лепку. Занимались вечерами, со многими я познакомился в этой школе. Это и Михаил Захаров, и Борис Паромов, и многие другие. Занимался там четыре года, а потом мне посоветовали поступать на художественно-графический факультет в Омск или Нижний Тагил… Отправился я в Тагил.

Следующие пять лет учился. Параллельно работал художником в Тюмени на производствах самого разного толка. Пока все-таки не оказался в Союзе художников. К тому времени Юрий Антонович был уже достаточно известным человеком, начинал принимать участие в выставках – городских, региональных, зональных. С улыбкой вспоминает защиту диплома: все пять курсов тогда пришли посмотреть на его натюрморты, выполненные гуашью. «Никто тогда не писал гуашью, кроме меня, – делится художник. – Это очень сложный материал, им занимаются художники-декораторы в театрах, кино… А вот чтобы делать с натуры пейзажи, таким редко кто занимается».
Далее карьера шла только в гору: выставки самых разных масштабов, от городских до национальных, работа в Союзе художников, работа преподавателем, по приглашениям, в самых лучших вузах нашего региона и так далее.
Всем нам известен Юрий Рыбьяков – пейзажист. Человек, который пишет Тюмень – столицу деревень, хранительницу деревянного зодчества. Он стремится увековечить как можно больше деревянных строений, чтобы в музейных фондах могла сохраниться та исчезающая красота, тот шарм и очарование сибирской деревянной архитектуры, такой хрупкой и вечной, способной погибнуть в одночасье, но непременно задевающей самые тонкие ноты человеческой души. Отсюда же и непередаваемая атмосферность его работ.
И ностальгические настроения работ мастера кроются не столько в пасмурных тонах – ему всю жизнь приходилось работать при таких условиях. Пасмурное небо – это вообще отличительная особенность климата нашего региона. Дело в душе автора – сам он чувствует все эти места, все эти церквушки и домики, пропускает через себя их историю. Пейзажи его – живые. 
И корни такого отношения к исчезающей красоте – в тобольском детстве. Идет Юра Рыбьяков в школу – перед его глазами эта чистая, бесконечно великолепная деревянная архитектура, не тронутая еще временем. Возвращается домой – те же картины перед глазами. И раз с годами все это благолепие в полной мере сохранять не удается, то сегодня художник Рыбьяков продолжает писать для потомков картины, способные рассказать им о родной истории.