МУЖСКАЯ РАБОТА


— Игорь Аркадьевич, расскажите, как вы пришли в профессию?
— Моя семья не имела прямого отношения к медицине. Отец Аркадий Михайлович Генкин — один из основоположников региональной строительной отрасли. Перечислять объекты, построенные с его участием, можно долго, назову для понимания ТЭЦ‑1. В областном центре в 1960 году не имелось стабильного источника электроэнергии. Свет городу давали энергопоезда. Без электричества в Тюмени невозможно было развернуть работу новых производственных предприятий, необходимых для освоения крупнейшей в мировом масштабе Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции.
 
Мама, Алла Николаевна Пушкарёва (к сожалению, её уже нет с нами), стояла у истоков создания Тюменского института культуры. В региональной отрасли культуры тогда остро не хватало профессиональных работников с высшим образованием. И было принято решение создать в Тюмени филиал Челябинского государственного института культуры. Мама стала его первым директором.
Оба родителя — профессионалы, яркие и сильные личности. Естественно, у каждого было своё видение профессионального будущего сына.
Отец мечтал, что я пойду по инженерной стезе. А мама грезила о врачебной карьере — в кругу близких друзей были настоящие врачи от Бога, подвижники, вдохновляющие энергетикой своей профессии, умеющие показать её силу и красоту.
В противостоянии родительских мнений победила бесконечная любовь отца к матери: в 1979 году я поступил в Тюменский медицинский институт. Оглядываясь назад, иначе как провидением назвать это не могу, поскольку чувствую себя в профессии очень гармонично.
Путь в мануальную терапию был непростым. В 1982 году, на втором курсе института, призвали в армию. Служил матросом на Черноморском флоте. После демобилизации в 1985 году отец сказал: «Игорь, ты самый востребованный человек в стране — отслуживший, холостой, перед тобой открыты все дороги».
И это действительно было так. К примеру, можно было поехать на север, заниматься блочным строительством. Начинать с низов, заканчивать заочно институт и выходить на руководящие должности.
Два-три месяца стажировки — и я мог бы уехать работать в Объединённые Арабские Эмираты. В параллель к нефтяникам, обустраивающим нефтяные и газовые месторождения, в ОАЭ подтягивалась и медицина. Там платили валютой, вернувшись, можно было получить квартиру, купить приличную машину.
Несмотря на все эти искусы, было принято волевое решение получить классическое образование в мединституте. Я восстановился, экстерном окончил второй курс, поступил на третий. Когда служил на флоте, у меня появилась мечта — стать военным врачом, поэтому перевёлся на военно-медицинский факультет Саратовского медицинского института, учился по специальности «Медицинское обеспечение частей сухопутных войск».
После получения диплома был начальником медицинской службы отдельного дорожно-строительного батальона в Ноябрьске. В сложные 90-е годы, когда в армии, как и во всей стране, настал период безвременья, уволился из вооружённых сил. Опять встал риторический вопрос — что делать? Я имел военно-медицинское образование без специализации — этакий добротный врач, который мог распознать инфаркт по кардиограмме, принять роды, удалить аппендицит.


В это время в Киеве организовали курсы по мануальной терапии с очень хорошей подготовкой, базовыми знаниями и методиками; в усечённом и адаптированном виде многим пользуюсь и сегодня. Позже я окончил ординатуру Киевского НИИ геронтологии при Академии медицинских наук по направлению «Ортопедия и травматология».
Как это ни удивительно, мануальная терапия позволила мне применять на практике унаследованный от отца инженерный взгляд на суть природы вещей. Задача мануального терапевта заключается в том, чтобы, выявив клиническую картину, вычислив повреждающий фактор, наладить биомеханику позвоночника, мышц, костей и связок, грамотно рассчитав векторы, рычаги, силу физического воздействия. А это уже инженерные решения. В общем, я стал инженером от медицины, в чём-то воплотив мечту отца касательно моего инженерного профессионального будущего.
— За что вы любите свою работу?
— Это очень мужская специальность, похожая на профессию каменщика. За смену он выкладывает кирпичную стенку — и сразу видит результат, пусть и промежуточный. У нас то же самое, в большинстве случаев уже после первого сеанса человек чувствует себя по-другому.
— Расскажите о самом ярком случае из своей практики.
— Пятница, вечер, дежурю в клинике НИИ геронтологии. Госпитализируют отставного прапорщика ВДВ. У него была старая профессиональная травма — десять лет назад не успел погасить парашют, ударился о землю. В результате — боли в пояснице с регулярными обострениями. Ещё раз повторюсь, что дело было вечером в пятницу, поэтому анализы и рентген, чтобы определить объем лечения, я назначил на понедельник. А до этого времени прописал пациенту витамины, велел ему передвигаться только на костылях, а санитарам — положить на больничную койку деревянный щит.
В понедельник не узнал прапорщика. Меня встретил помолодевший, повеселевший человек, который сказал: «Доктор, выписывайте меня, я поехал — огород ждёт!» — «Как выписывайте?» — спрашиваю. «Меня 10 лет лечили, и никто не додумался, на костыли поставить. Я субботу и воскресенье с ними проходил — и всё, как рукой сняло!» У человека просто разгрузилась поясница. Конечно, это не отменяет лечения… Но результат уже виден!
 
ГЛАВНОЕ — ДОВЕРИЕ!
 
— Взгляд медицинского сообщества и пациентов на мануальную терапию достаточно настороженный. Почему?
— В стране долгое время не хватало квалифицированных специалистов, не велась их подготовка и переподготовка. А ведь ремесло должно передаваться, как меня учили — по принципу наставничества: с контролем, советами. В 90-е работать по этой профессии мог кто угодно, поэтому часто появлялись шарлатаны, дискредитирующие специальность. И что самое печальное, сейчас врач мануальной терапии ассоциируется даже у большинства медработников с костоправом народного толка. Однако в нашей стране специалисты, которые занимаются проблемами позвоночника, конечно же, признают мануальную терапию как диагностический и лечебный метод. Мануальная терапия — это раздел классической медицины.
— Как пациентам избежать встречи с некомпетентностью?
— Каждый солдат должен мечтать стать генералом? Насколько для вас важно движение по карьерной лестнице?
— Я был главным врачом санатория, заведующим нейро-ортопедическим реабилитационным отделением. Но больше радости получаю от частной практики, физического труда и его результата, поддерживаю этим процессом свою физическую активность, получаю радость общения с новыми людьми, не ленюсь заниматься самообразованием. Для меня это самый гармоничный формат рабочего режима.
  
— А насколько упомянутый управленческий опыт был успешным?
— В 90-х санаторий-профилакторий, принадлежавший Ялуторовскому молочно-консервному комбинату, выкупил Тюменский нефтегазовый университет. Нужно было дать ему второе дыхание, создать в регионе новый оздоровительный бренд. В должности главврача я это учреждение восстанавливал.
Работая над этой задачей, не раз с благодарностью вспоминал военно-медицинский факультет. Заложенная там база позволила быстро разобраться в экономических вопросах, документообороте, планировании, в общем, грамотно вести хозяйственную деятельность. Я мог разговаривать с бухгалтерами, строителями и другими специалистами, занятыми реконструкцией санатория, на их профессиональном языке.
Как автор генплана санатория «Сосновый бор», более всего горжусь деревянными коттеджами, которые мы вписали в уже имеющийся ландшафт соснового бора так, чтобы не пострадало ни одно дерево.
— Есть ли профессиональные примеры, которые вас вдохновляют?
— Такие примеры я видел с самого детства. К нам в дом приходили люди, стоявшие у истоков развития региональной медицины, врачи от Бога. К примеру, главврач Областной больницы Александр Артемьевич Моисеенко, Галина Александровна Гольдина, одна из создательниц тюменской онкологической службы.
Вообще, у нас в регионе целая плеяда подвижников, и начинать нужно с Юрия Николаевича Семовских. Он и последователи создали прочный фундамент для региональной медицины: строили больницы на юге и севере области, основали нашу «кузницу кадров» — Тюменский медицинский институт, налаживали образовательный процесс, создали добротную медицинскую школу. Это люди, которые остались верны профессии в то время, когда самыми обездоленными считались врачи и учителя, работающие на голом энтузиазме.
Каждое поколение несёт что-то своё, подхватывает эстафету. Кардиологи, нейрохирурги, онкологи сегодня делают операции мирового уровня благодаря прочной базе, созданной в эпоху Семовских и грамотному руководству регионом в настоящее время. Тюменская медицина громко звучит. Этим нельзя не гордиться, этим нельзя не вдохновляться.
 
ДЯДЯ ТИГРА
— Взрослый может лечиться у мануального терапевта, а применимы ли эти методы к детям? Ребятишек какого возраста вы принимаете?
— Лечение детей должно проводиться в наиболее ранние сроки. Это связано с тем, что организм ребёнка растёт, и необходимо своевременно исправлять все нарушения опорно-двигательного аппарата для предупреждения усиления его деформаций в дальнейшем. Приносят ребятишек, которым буквально несколько дней. Первый шейный позвонок часто смещается при родах, и мало кто может его вправить.
Как-то обратились родители трёхмесячного малыша, который практически не спал, всё время плакал. Вставили позвонок — и всё в порядке. Иногда приносят детей с диагнозом ДЦП. А у них вовсе не паралич, а родовая травма. И её можно исправить. Иногда можно быть волшебником!
Вот реальная история. Мы собирались утром выезжать из Ингушетии, где у меня тоже есть практика, в Тюмень. В десять часов вечера позвонил мужчина и попросил посмотреть сына, от которого отказались ставропольские врачи. Показал снимки. Я поправил ребёнка чуть-чуть, прописал ему определённый режим, упражнения и ношение корсета. Через полгода они вновь пришли к нам на приём, стали благодарить. На что я ответил, что родители в принципе его сами выходили. Я ещё с ним поработал. Через полгода они повезли снимки в ту же больницу, откуда их когда-то отправили. Там не поверили, что такое может быть.
— Вы легко находите контакт с маленькими пациентами?
— С ними нужно самим становиться чуть-чуть ребёнком. В семье наших друзей, у которых останавливаемся в Ингушетии, есть дочка. Когда она была совсем крохой, любила слушать потешки, стишки-приговорки в нашем исполнении, которые мы когда-то и своим детям читали. А когда уехали, девочка всё прибегала в комнату, где мы жили и спрашивала: «Где дядя Тигра?» (она не могла выговорить имя Игорь). Это очень светлый момент, который до сих пор вспоминаем с улыбкой. Дети — это тоже в своём роде врачеватели. Их чистая энергия лечит душу.
 
КАВКАЗ – ДЕЛО ТОНКОЕ
 
— Помимо работы в Тюмени, на протяжении многих лет вы практикуете и в Ингушетии. Почему именно этот регион?   
— Как-то в Тюмени ко мне на приём пришёл ингуш. У него было много разных проблем со здоровьем, в том числе не слышало ухо. После манипуляций  слух вернулся. Тогда он привёл на лечение брата. В итоге нас пригласили приехать в гости в Ингушетию. 


Там не хватает специалистов, людям со снимками МРТ и грамотно поставленным диагнозом на лечение идти не к кому. Большую роль играют и определённые нормы поведения, традиции. В силу близкородственных связей, каждый там приходится в какой-то степени родственником другому. С какой-то проблемой не всегда можно прийти к местным докторам из-за боязни разглашения врачебной тайны. Я - приезжий специалист, с хорошей репутацией. Все знают, что ко мне идти можно. Дальше кабинета информация не уйдёт.   
За годы работы мы обрели большое доверие пациентов, и это очень важно. Работаем даже с представителями власти Ингушетии. Это я говорю не для возвышения собственного статуса, а возвращаюсь к вопросу о репутации. 
  
— Не страшно работать в регионе, где ещё вчера слышалась стрельба и взрывы терактов?
— Конечно, поначалу случалось всякое, в 2009 году стали свидетелями теракта на посту ГАИ. Сейчас в 10 часов вечера на улицах звучат детские голоса, детей не держат по домам. Они спокойно играют на улице дотемна. Очень радостно, что мир пришёл на эту землю. Все устали от войны.  
Сегодня Ингушетия для меня – это зона комфорта, место, где я чувствую себя как дома. Кстати, многие из ингушей, которым сегодня за пятьдесят, работали на строительстве объектов сельхозназначения в Тюменской области. И порой встречают словно земляков.  

— Ингушетия – регион со своими традициями, насколько быстро удалось к ним привыкнуть?
— Нужно знать и уважать обычаи и нормы поведения, и тогда всё будет в порядке. Не стоит приходить в чужой монастырь, не зная его устава. Гостям прямо никогда об этом не скажут - таковы традиции кавказского гостеприимства. Вроде бы гостям всё можно. Однако, когда на улице поздно ночью стали стрелять, а нас в это время не было дома, хозяева забеспокоились – не по нам ли. 
В Уразу исключено лечение.  Пить и принимать пищу на всём протяжении мусульманского поста можно только ночью. Держат его почти все жители. Мы как раз в это время первый раз и приехали. Жара под 40 градусов. В коридоре поликлиники очередь беременных женщин на УЗИ сидит. Они тоже держат пост. И тут я шествую мимо них в свой кабинет с минералкой в руках. Когда осознал, стало стыдно. Но главное, лечить в это время тяжело – у человека из-за обезвоживания нет внутренних резервов. Сначала понять не мог, что происходит. Теперь в Уразу мы в Ингушетию не ездим. Есть и фактор менталитета: это одна из причин, почему там работать с одной стороны - легче, с другой - тяжелее.  
На людях там лежит тройная ответственность  –  перед государством, религией и национальными традициями. Не зря говорят, что восток – дело тонкое. Нужно суметь не нарушить нормы всех трёх правовых систем. 
Вот, к примеру, реальная история. Машинист бульдозера получил наряд на снесение жилого дома. Начальник участка показывает судебное решение: «Выполняй!». Рядом ещё и автоматчики стоят. Человек рушит здание. А через неделю его вызывают на совет старейшин и говорят: «Ты же видел, что человек построил дом, деньги вложил, с детьми там живет, как мог снести?» Он объясняет: начальник участка приказал, есть судебное решение, если за неисполнение уволят, то дети голодными будут. Отвечают: «Ты что, не мог что-нибудь придумать? Ногу нужно было сломать, но поступить по-человечески!» В итоге совет обязывает виновника выплатить пострадавшему свою трехмесячную зарплату. А начальник выдал ему денег в рассрочку, чтоб он смог рассчитаться.  
 
РАЦИОНАЛЬНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ
 
— Многие врачи говорят, что профессия привела их к вере. А вы что скажете?
— Я был обычным коммунистически воспитанным атеистом, который перестал им быть в процессе практики. И это не связано со страхом смерти. Просто никуда не деться от понимания, что не может человек всё решать без помощи кого-то или чего-то другого. Задаёшь себе вопрос — почему в аналогичных случаях в одном получается вылечить, а в другом — нет? Почему один человек мне приятен и хорошо работать с ним, а другой антипатичен? Хотя отношение вроде бы одинаковое, как к пациенту.
На каждого пациента — свой целитель, и наоборот. В моем случае важную роль играет доверие. Чем больше мне пациент доверяет, тем более я ему полезен. Это рациональная психотерапия. Меня так учила моя наставница Елена Васильевна Орлова, заведующая отделением в НИИ геронтологии: если врач зашёл в палату, и пациенту не стало легче — гнать такого врача из медицины. Ты должен себя являть, представлять, быть убедительным. Как говорил мой друг-патологоанатом: «Я тут, на земле, перед Богом — первый».

Но не всегда хватает собственных сил, а иногда откуда-то приходят — наития, сны, пути решения проблемы. Не всё можно объяснить рационально.
С другой стороны, я не очень люблю бывать в церкви. На меня давят своды храмов. Зато я очень люблю лес.
Когда родился младший брат, мне было 9 лет. Отец нас на лето поселил в Новотарманске. Через дорогу от дома рос лес, очень интересный, светлый, просторный, полосатый — полоса осинника, полоса сосен. Я с коляской уходил туда гулять, и словно в храм попадал. Отдалённость цивилизации, тишина, напоённые солнцем сосны, высокие и стройные, как колонны, с блестящими капельками смолы, светящиеся изнутри; птичий хор и гул в кронах… И что-то созвучное возникало в душе, словно освобождаешься от мирских терний и мыслей. Для меня с детства сосновый бор — это малая родина, нечто вроде храма
Когда я в лесу — душа воспаряет, а в церкви себя песчинкой ощущаю, придавливает. Только дважды мне было по-настоящему комфортно в храме. Это было в Кронштадте, в морском соборе святителя Николая Чудотворца, который окружают мемориальные доски с информацией о погибших русских моряках. За счёт своего прозрачного купола он не давит на человека. Я читал надписи, и сердце наполнялось гордостью и любовью к своей Отчизне. Дай Бог и дальше нашим морякам соответствовать.


А второй храм — святого праведного воина Феодора Ушакова в Крыму. Он возведён на средства военных моряков. Мы зашли туда, когда обустройство ещё шло, не было ни фресок, ни икон. Ощущение интересное. Не храм, а обитель погибших офицеров, близких мне по духу.
Эти два храма — сродни сосновому бору, которые эмоционально подзаряжают. К ним прикасаешься душой, как к сосне, обняв которую, чувствуешь мощь и вибрацию жизненной энергии.
— Главный герой фильма «Белые Росы», ветеран трёх войн, отец трёх сыновей говорил, что жить, чтоб не притомиться, надо набело. А у вас есть своя формула жизни?
— Нужно прилагать усилия, переступать через лень, мобилизовать себя, когда очень не хочется. Это приносит результаты. Есть же реальные примеры — Тюмень в эпоху освоения нефтегазового севера. Как муравьи, без устали, увязая в грязи и болотах, люди делали одно большое дело. Благодаря этому теперь есть нефть и газ. Так что надо быть «муравьём».