АРТЕКОВСКИЙ ПРИБОЙ УСТУПИЛА ДРУГОЙ 

— Лидия Ивановна, расскажите о ваших родителях. Какое влияние они оказали на вашу судьбу? 
— Я родилась в самое трудное военное время — в январе 1942 года. Мама — вдова с двумя детьми от первого брака. Отец, бывший с ней в гражданском союзе, воевал сначала под Ленинградом, потом в районе Сталинграда. Погиб в декабре 1942-го, так что я появилась на свет с пометкой «незаконнорождённая». 
Моё детство назвать счастливым было нельзя, но я об этом не подозревала и не тужила. Кормились с огорода, одевались, продавая ягоды, картошку и молоко. Были времена, когда мы, ребятишки, подряжались пастухами поселкового стада и зарабатывали себе на велосипеды и обновки к школе. Выжили. Влияние материнского воспитания одно — трудись, и тебе воздастся. 
— Какую мечту из детства удалось воплотить в жизнь? 
— Я почти осуществила фантастическую мечту всех школьников моего поколения. Когда впервые за всю историю нашей пригородной школе выделили одну путёвку в лагерь «Артек» для самого лучшего ученика, педсовет единогласно проголосовал за меня. Но шум артековского прибоя так и не удалось услышать, потому что вечером к нам домой пришла библиотекарь школы. Она упала мне в ноги со словами: «Откажись! Уступи путёвку моей Светочке! Она такая слабенькая, болезненная, море её вылечит». И в Артек поехала Света Крошка. Я уступила ей свою мечту! 
— Когда состоялся для вас выбор профессии? Чем он определялся? 
— Я очень любила читать. В четвертом классе даже написала в дневнике: «Хочу быть писателем». О журналистике тогда не знала. Но так случилось, что пришла именно в эту сферу, пусть и не сразу. Это мое счастье, не во всём реализованное, но сделавшее причастной к активной творческой жизни. Мне было интересно всё — радио, телевидение, газеты и журналы. И везде я себя попробовала. В этом году исполнилось 40 лет, как вступила в Союз журналистов Тюменской областной организации. В год её 60-летия приятно сознавать, что в Москве своих рекомендующих не подвела и дослужилась до главного редактора газеты Центрального (Фрунзенского) района столицы «Выбор», а потом меня пригласили консультантом журнала ЦК КПСС «Партийная жизнь». К сожалению, триумф длился недолго: началась смена эпох, и эти издания закрыли. 
 
— Как вы познакомились с супругом? Какое впечатление он на вас произвёл при первой встрече? 
— Он был тогда просто Геной, вторым секретарем горкома комсомола, проводил слёт пионерских вожатых, кем по общественной нагрузке была и я. Мужественный, красивый, похож на цыгана: белозубый, смуглый, с чёрными вьющимися волосами. Влюбилась сразу. 
Потом встречались ещё два раза, а на третий он сделал мне предложение выйти за него замуж. Убедившись, что это не розыгрыш, согласилась. Свадьбу сыграли комсомольскую. Все гости, за исключением близких родных, покупали билеты по пять рублей за место. Было это 14 июля 1962 года в городе Березники Пермской области. Родных Генадия на свадьбе не было, так как телеграмма не застала их дома. Потом родители спрашивали: «Из бедной семьи? Ничего, работать будете — разбогатеете. Образование не получила? Не беда — выучим. Лишь бы не рыжая была…» И тут на медовый месяц приехала я! Рыжей я тогда ещё не была — золотисто-русой, но для них женщины делились на два типа: чёрные и рыжие. 
Но до конца жизни папа и мама мужа были для меня роднее родных. 

ТЯГА К «ЖИВОМУ» ДЕЛУ 
 
— Из Березников вы с супругом переехали в Москву. Расскажите об этом периоде жизни вашей семьи. Как встретила столица? 
— Переезд в Москву был наградой за всё, что я недополучила в детстве и юности. Это была сказка наяву! Прекрасная квартира в центре столицы. Поблизости детские ясли, магазины и, главное, редакция газеты «Правда», куда я устроилась на работу. Зарплаты на покупку мебели не хватало — спали на полу, ели на ящиках. Из всей обстановки — детская кроватка, да стеллажи с книгами во всю стену. Потом друзья, разбогатев, отдали нам свою кровать с панцирной сеткой. Но уехали мы из Москвы не из-за безденежья, а из-за тяги Генадия к живому делу. Быть клерком в столице, говорил он, не для него. И мы поехали в Тюмень. Долго на дороге от моих слёз лужи высыхали! А когда я улетала обратно в Москву, над Россией шел солёный дождик… 
— Легко ли было поменять Москву на провинциальную Тюмень? Что сыграло решающую роль в выборе? 
— Выбора не было. Для меня назначение мужа было моим назначением. Упаковала книги — и в путь! А что там ждало — шалаш из голых прутьев или хибара в забытой деревне — значения не имело. Плакала я от жалости к тому, что оставляла, а не из- за страха перед тем, что ждало впереди. В Тюмени появился свой резон — вместо заочного МГУ поступила в очный пединститут. Закончила его с распределением в московскую аспирантуру и… пришла работать на тюменское телевидение. А потом, как у большинства женщин тех лет — работа, семья, домашние хлопоты, очереди в магазинах, ещё дети, больничные листы, командировки, переезды в связи с новыми назначениями мужа… Мне здорово пришлось покрутиться, чтобы не уйти из профессии совсем, хотя компромиссы были. Я в то время была единственной многодетной журналисткой Тюмени. Три сына! Но пощады ни от кого не ждала. Помню, была ситуация, когда затеяли ремонт в квартире и заболел один из малышей, Генадий в командировке. Я не успевала подготовить передачу к эфиру. Пришла к главному редактору попросить отсрочки, на что услышала: «Ремонт в вашей квартире не повод для изменения сетки вещания радио, а больной ребенок — не отговорка. Чтобы утром передача лежала на столе!». И она легла. 
Но суровость начальников была не так обидна, как злорадство некоторых коллег. Нас, жён крупных руководителей, не особо жаловали, корили за высокий социальный статус и завидовали некоторым льготам, положенным мужьям. Меня просвечивали, как на рентгене: какая причёска, во что одета, как ухожена. А какая тут ухоженность, когда в доме четверо мужчин и одни женские руки! К тому же я никогда не отличалась крепким здоровьем. 
Ни бабушек, ни нянь, ни домработниц у нас никогда не было. Так что «карьера» не мой термин. Думала не о ней, а о том, как бы совсем не засыпаться, сохранить интерес к жизни и профессии. Меня спрашивали: «Наверное, дети мешают работать?». «Что вы, — отвечала я, — это работа мешает мне наслаждаться детьми!». Мне до сих пор жаль моих бедных малышей, у которых постоянно не было дома папы, а мама — что есть, что нет, всё равно на кухне или стирает, гладит, и им приходилось самим развлекать себя, самостоятельно учить уроки и кормиться после школы, чем Бог пошлет. 


ОДИНОКИЕ ЕДИНИЦЫ 
 
— С какими людьми приходилось встречаться по работе? Кто оставил самый яркий след в вашей жизни? 
— В «Правде» работала в одно время с Константином Симоновым. До этого знала его заочно по публикациям стихов, радиопередачам, фильмам. А тут — довелось познакомиться вживую. Вместе на летучках сидели, разговаривали. Василий Песков любил в буфете кофейку попить, приглашал составить компанию, угощал. Но у меня никогда не было кумиров и трепета перед знаменитостями. Несмотря на то, что многие писатели приходили к нам в редакцию и подписывали мне новые книги, я принимала их комплименты, как жест вежливости. Не более того. Первый раз во мне проснулось чувство восхищения коллегой, когда начала знакомиться с творчеством Анатолия Омельчука. Как ни странно — уже в Москве. 
Последние годы до отъезда я работала в «Тюменской правде», мы даже не были знакомы. У него такая мощная любовь к жизни, Сибири, поколению, профессии, ко всему, что пройдено, встречено, пережито, что у меня сердце останавливалось, дух захватывало от невозможности самой приблизиться к этой вершине хоть на толику! Но об этом даже жалеть не надо — такая колоссальная работоспособность и талант — удел избранных. Как я говорю, одиноких единиц. 
  
— При невероятной занятости Генадия Иосифовича, времени на семью, конечно, оставалось мало. Как его проводили? И чем компенсировали дефицит общения? 
— Разве любовь, семейное счастье измеряются только временем? Он где-то на Севере или Юге, на пленуме или совещании, но он с нами. Ему надо одежду приготовить, вкусным ужином встретить, не забыть рассказать, чем удивляли и радовали дети, как мы ждали его… Он всё время был с нами. Да, по молодости редко в кино ходили, в отпуск вместе почти не ездили. Что из того? У нас была и есть семья, общий дом и интересы. Помню, как-то был праздник 7 ноября. У нас по традиции после демонстрации собирались гости. В тот раз уже собрались, а хозяина всё нет. Полчаса ждём, час. Я потихоньку выбежала из дома и понеслась к обкому партии, благо, что на одной улице. Влетаю в кабинет, а они сидят втроём: три тёзки Геннадия— Богомяков, Лутошкин и Шмаль. Лица чернее туч. В северном посёлке сгорели жилые дома, погибли люди, надо вывозить тела, сообщать родным на Украину и в Молдавию… Но это та сторона их работы, о которой не принято было говорить. Так что из того, что он дома находился мало? Он был призван на службу делу и людям. А в отпуск вместе редко ездили потому, что не было семейных санаториев. Оставлять детей было не с кем. Поэтому Генадий ехал в тайгу на промысел, а я с детьми — на какую-нибудь турбазу какого-нибудь северного треста к морю. 
Свободное время проводили, как и все люди того времени. Встречи с друзьями, выезды на природу, редкие вылазки в театр или кино, на концерты. Сейчас в Москве возможностей, конечно, больше, и мы ими пользуемся. 
— Генадий Иосифович строгий отец? Расскажите о его принципах воспитания детей. Кто из семьи посещал родительские собрания? 
— Основной принцип: «Делай, как я!» Приходил поздно, часов в девять вечера, редко — в восемь. Пока поужинает — детям спать пора. Поручаю уложить. Загляну в детскую — папа спит, дети резвятся. Иногда брал их на охоту или рыбалку, научил обращаться с оружием, не бояться леса, уметь разжечь костер и прочее. Сам при этом полюбил только грибную охоту, а остальное — как необходимый промысел: существенная добавка к небогатому выбору продуктов. На родительские собрания не ходил, а на выпускные вечера — обязательно. Для нас это всегда был праздник. 


При всём при этом — сыновья его обожают, стенкой вставали на защиту, если я пыталась поворчать на него за поздний приход домой. Для них и сейчас папа — это всё. 
  
— Работа должна оставаться на работе. Но не всегда так получается. Советовался ли супруг с вами по каким-либо рабочим вопросам? В чём вы ему помогали? 
— Один наш друг по молодости говорил: «Вот Лида — прекрасная жена, не помогает своему мужу, но и не мешает. А это — главное». Но я не была идеальной женой. И капризничала, и возмущалась, и плакала, что молодость проходит, а с мужем вижусь всё реже. Оттягивала его от ночных «посиделок» над статьями и докладами. Бесполезно. А раз так — надо было составлять свои программы. Генадий никогда не был домостроевцем: оставлял мне право на личную жизнь. Я была свободна в выборе друзей и подруг, а также в том, куда пойти. Другое дело, что мне редко удавалось этим правом воспользоваться — времени не хватало. По ключевым моментам, конечно, советовались. Так, например, мы были едины в отказе от Дипломатической академии, Высшей школы и кадрового резерва ЦК КПСС, также от переезда в другую область, когда мужу пришлось оставить партийную работу. А на что потратить деньги, мне советоваться не надо было — они у меня разлетались задолго до получения новой зарплаты. 
Моя помощь мужу — это понимание важности его работы, создание условий для комфортного отдыха дома, моя любовь и забота о нём и детях. 
А то, что иногда не выдерживала, так это только на пользу — так мы больше чувствовали ответственность друг перед другом и жили ещё дружнее. 
 
СВОДНЫЙ ОТРЯД СТОЛИЧНЫХ СИБИРЯКОВ 
 
— Каково быть супругой первого заместителя министра? Были какие-то сложности? Проблемы? Вспомните, какой- нибудь интересный случай, произошедший в тот период. 
— Для меня не имело значения, в какой должности мой муж. Он для меня всегда оставался тем Геной, за которого я вышла замуж. Но он всегда был на виду, а значит и я. Чем выше должность, тем ответственнее общение, и мне тоже надо было соответствовать определённому уровню. Как по содержанию, так и внешне. И я старалась. Спеть, сплясать, стихи почитать, тост произнести — тут меня никто не обошёл. Но это в праздники, а в будни я опять становилась «Золушкой», и вся самая грязная и тяжёлая работа по дому лежала на мне. Генадий помогал по мере сил: пылесосил, в магазин ходил, иногда и посуду мыл, но это было иногда, а дела копились каждый день. В советское время большинство руководителей высокого ранга жили очень скромно: ни домработниц, ни особняков, и их быт мало чем отличался от уклада других людей. 
Но преимущества были: при назначении на новую должность предоставлялась хорошая квартира, выделялся автомобиль, которым иногда могли пользоваться и жёны, а также продуктовый паёк, за который всем здорово досталось в годы перестройки. Поделом, в общем. Помню, мне очень хотелось от него отказаться, но невозможность прокормить детей из магазина останавливала. Запомнился один случай, вскоре после нашего переезда из Тюмени. Я ещё не работала. Все деньги уходили на погашение долгов за ремонт квартиры и покупку мебели, а младший сын уговорил меня пойти в кино. Насобирали мелочи по карманам ровно на дорогу и билеты. Но в кино сын запросил поесть. Купила ему пирожное за 22 копейки и полстакана сока. Обратно часа полтора пришлось идти пешком. 
— Ваша семья много лет живет в Москве, но сохраняет тесную связь с Тюменской областью, прежними коллегами, друзьями и хорошими знакомыми. В чём секрет прочности этих отношений? 
— Дело в том, что и в Москве у нас все друзья из Тюмени. Как-то постепенно вся близкая компания переехала — в 70-е—80-е годы народ из Тюмени валил в Москву косяками: специалисты, прошедшие школу Западной Сибири, были нарасхват. Работа в Тюменском крае для нас — гордость, достоинство, наша вложенная в дело молодость и становление от студентов до министров. Как это не ценить, не лелеять в душе? Мы считаем себя в столице сводным отрядом, родившимся на Тюменской земле, а к тем, кто остался, притягивает благодарность, как хранителям самых счастливых и трудных лет. Спасибо, что и здесь, на Ямальской, Югорской, Тюменской земле нас помнят, приглашают на праздники, чествуют и благодарят. Это очень дорогое и волнующее общение. Жизнь продолжается не зря! 


— Пять лет назад вы с Генадием Иосифовичем отпраздновали золотую свадьбу. В чём секрет вашего семейного благополучия? Удалось ли вам воплотить в жизнь ваше представление об идеальной семье? 
— Идеальная семья — это что-то стерильное. Такой семьи, по-моему, быть не может, как нет идеальных людей. Но несколько черт нашей семьи, которые я считаю достоинством, есть. Это — никогда не пресмыкаться перед вышестоящими, всего добиваться своим трудом и способностями, не искать личной выгоды в общественных делах, не иметь корыстных интересов в общении с людьми, по мере сил помогать тем, кто нуждается в поддержке… 
И главное — не делить людей на «чёрненьких» и «беленьких», на «больших» и «маленьких», на богатых и бедных. Мы уважаем людей за их нравственные и деловые качества. Но если человек, по моему мнению, «редиска», никто не заставит меня подать ему руку. Тут я экстремистка, но Генадий более терпим и смотрит на друзей, если они кривы, в профиль. Иногда я начинаю сомневаться в своей нетерпимости и иду на некоторые компромиссы. 
Наши сыновья никогда не прятались за спину отца и не втягивали его в свои проблемы. Старший сын Максим, например, поступал в московский вуз, когда мы были на отдыхе. Сдав физику на «отлично», он вдруг на сочинении получил «трояк» только за то, что, по мнению проверяющего, поставил не там одну запятую. У Максима отличная зрительная память, и он принес в доказательство своей правоты томик стихов, откуда цитировал фразу. Конфликт уладили. Много несправедливости сносил в школе наш средний сын Тарас только за то, что его первая учительница постоянно занижала ему оценки, боясь, что её заподозрят в подхалимстве. После института Максим не «спрятался» в Москве, а уехал по распределению в тюменское приполярье и десять лет отработал — от мастера до начальника треста. Теперь он крупный строитель. 
Тарас отслужил в армии, и в лихие девяностые пытался построить свой бизнес. История его гибели загадочна: он попал в аварию, где по всем признакам этого не должно было случиться. 
По мере своих сил пробивает себе дорогу и младший сын Юрий. 
  
— Чему самому главному вы научились в своих долгих отношениях с Генадием Иосифовичем? Вам пришлось что- то изменить в себе? 
— К сожалению, я плохая ученица. Сама пытаюсь его переучить. Но по гороскопу мы крупные звери: я — козерог и лошадь, Генадий — лев и бык. Верь — не верь, но что-то звёздами в характере заложено. Лучше не связываться! Но чему бы я хотела научиться — его целеустремленности, последовательности, невероятной работоспособности, терпимости к человеческим слабостям. Мне всего этого не дано. Я из вспыльчивых лириков, плывущих в лодке с затабаненными вёслами. Есть желание — душу выложу, не хочется — всё бросаю на полдороге. Но то, что мы разные, возможно, и удерживает нас рядом. 

— Говорят, что настоящая женщина, жена и мать должна полностью раствориться в жизни своей семьи? Вы согласны? Не грозит ли это потерей собственного лица? Нужно ли женщине личное пространство, собственные интересы и увлечения? Или они обязательно должны пересекаться с семейными? 
— Когда-то бытовало мнение, что настоящая женщина не та, что умеет нравиться многим, а та, что сумеет остаться на всю жизнь любимой и желанной для одного. Я эту формулу поправила: настоящая женщина та, что умеет нравиться многим и остаётся любимой и желанной для одного. Для семьи я сделала, что смогла, и оставила немножко заботы о себе. Наши сыновья, согласно своему времени, со скорбными лицами вопрошают отца: «Папа, как ты всю жизнь с одной женщиной живёшь?» Я хохочу, муж загадочно улыбается. 
Семью надо любить, но растворяться в ней не следует, иначе очень обидно будет прощаться со своим нереализованным миром. Как у природы нет плохой погоды, так и в жизни нет периодов, когда только солнце светит, или только льют дожди. Когда дети были маленькими, считала дни, когда они вырастут, а теперь понимаю, что это было самое счастливое время. Когда сыновья повзрослели и стали вить свои гнёзда, радовались их счастью, рождению внуков. Десять лет назад погиб Тарас, и свет померк, душа начала выгорать, усилия направлены на то, чтобы не дать горю победить себя. Когда где-то провели опрос, хотят ли люди заново повторить свою жизнь, большинство даже счастливых людей ответили: «Нет». Я с ними согласна. 
  
— Расскажите, чем сегодня занимается Лидия Шмаль. 
— Оставленные про запас профессиональные заначки реализую сейчас в составлении книг о наших великих земляках. Ранее это была антология о Н. В. Никитине «Сказание о великом конструкторе», а к юбилею города Тобольска и его знаменитого певца — «Браво, Алябьев!» Печатаюсь в некоторых газетах и журналах. Недавно сподобилась изучать компьютер, и теперь активно на нём работаю. 
Помимо творчества есть обязанности и ответственность перед детьми и внуками. Мы, например, последние 10–12 лет ездили в отпуск только с внуками от Тараса — Димой и Ваней, а я так два раза в год вывозила их не только к морю, но и на Кавказские Воды. Теперь они выросли и поедут с мамой, а нам грустно без них, но что поделаешь — им уже с дедушкой и бабушкой скучно, да и нам надо подлечиться. 
— С каким настроением вы подходите к юбилею Генадия Иосифовича? Что хотелось бы пожелать в его праздник? 
— Ну, что сказать?